Когда она возненавидела его? И что стало настоящей причиной того, что Анна изменила к нему свое отношение?
Кромвель долго пытался понять, тщательно анализировал каждый свой поступок, слово, жест, но постичь странную, метущуюся натуру Анны так и не смог.
Кроме всего прочего, в последние три года Анну словно подменили. Ясный ум, проницательность, доброжелательность, жизнерадостность…Куда все это делось? Им на смену пришел беспричинный гнев, подозрительность, опасливость и эти бесконечные истерики. Словно весь запас сокровищ ее глубокой натуры она исчерпала за эти годы борьбы за Генриха, за корону, исчерпала все до самого дна. И тот мутный осадок, что остался на этом дне, поднялся вверх, затмил ей разум, отравил душу…
читать дальше
Томас пытался вразумить ее, деликатно намекая на то, что ее поведение не совсем правильное и несет в себе серьезную опасность, отвечал на ее резкие выпады учтивыми словами и примирительной улыбкой. Но Анна уже видела в нем своего врага, и ничто уже не могло изменить ее отношения. Она видела в нем третьего канцлера, пытающегося, как ей казалось, настраивать против нее ее Генриха, и от этого очередного опасного врага она должна была снова избавиться.
В его стратегических переговорах с Шапуи она видела предательское по отношению к ней заигрывание с католической Испанией, изменнические действия, имеющие цель возвращения Катерины и леди Марии, как законных королевы и принцессы Уэльской, и уничтожение ее, Анны, и маленькой Елизаветы.
А потом Его Величество увлекся этой смиренной Джейн Сеймур, и Кромвель, поняв его красноречивые намеки, уступил новой фаворитке свои апартаменты, расположенные поблизости от королевских.
Наверное, именно это и стало последней каплей в чаше благоразумия Анны, и тогда она заявила ему, что теперь полностью убедилась в том, то он ее главный, опаснейший враг, с которым она намерена отчаянно бороться.
- Мадам, Вы ошибаетесь, - искренне отвечал он ей.
Но Анна не внимала его словам.
- Вы мой враг, мистер Кромвель, - сказа она. – Теперь Вы мой главный враг. И я знаю, что нам обоим нет места рядом с королем. .. Вы слишком возомнили о себе, низкородный выскочка, сын грязного кузнеца, решив, что способны побороть меня. И не таких отправляли на плаху. Помните Уолси, мистер Кромвель? А Мора, Вы помните Мора? Считайте, что скоро Вы с ними встретитесь! Потому что, клянусь Вам, я стану Вашей погибелью, Вашим ангелом смерти…. Или Вы станете моей, если сумеете..
Те отчаянные слова, полные боли измученной души, до сих пор стоят в его ушах, словно были произнесены всего мгновение назад. Однако в тот момент они что-то изменили в его сознании. Он понял, что не пустые угрозы, это ее реальная цель – избавиться от него, как раньше она уже избавилась от кардинала Уолси и Томаса Мора. И никакими словами, поступками этого не изменить.
Женщина, к которой он уже несколько лет относился со странной для него нежностью, внезапно стала для него врагом № 1. Она бросила ему вызов, и он вынужден был его принять. Был ли у него выбор?
И словно насмешкой судьбы стало то, что буквально через пару дней после ссоры с Анной Его Величество вызвал Кромвеля к себе и сказал:
- Теперь я знаю, мистер Кромвель, что я возьму себе новую жену, чистую и непорочную, и она даст мне сыновей.
- Но у Вас уже есть жена, Ваше Величество, - робко возразил Кромвель.
- У меня есть жена? Мистер Кромвель, у меня есть ведьма, сатанинское отродье, которая своими черными делами и с дьявольской помощью завлекла меня в свои бесовские объятия. Я долго был одурманен этими чарами, но Господь мне помог, и я прозрел.
- Однако…
- Однако я даю Вам задание, мистер Кромвель. Избавьте меня от нее. Любым способом, какой сочтете … эффективным. Избавьте меня от нее, или я избавлюсь от Вас.
Больше всего Томаса поразило то число придворных, готовых свидетельствовать против королевы Анны. Если Нэн Савилл молчала, заливаясь слезами, перепуганная одним его резким словом, а Мэдж Шелтон какое-то время пыталась убедить членов Тайного Совета в абсолютной невинности своей госпожи и только под определенным нажимом вспомнила и перечислила имена тех господ, которые посещали долгими вечерами Ее Величество, то леди Рочфорд с самого начала шла на контакт. Она передала все слухи, все грязные сплетни, которые только могла подслушать или подсмотреть в замочную скважину…
Томаса и теперь передергивало о чувства гадливости, когда он вспоминал допрос Джейн Паркер, жены, а в последствии, вдовы Джорджа Болейна.
Он, Кромвель, не поверил ей ни на минуту, не засомневался в правдивости ее рассказов, он слишком хорошо, слишком много знал о Анне, чтобы опровергнуть любую небылицы леди Рочфорд. Но ему пришлось сделать вид, что он ей поверил…. Эту нелепую байку про 100 любовников Анны он был вынужден подтвердить перед Его Величеством, когда Рич и Ризли уже поведали Тюдору об данной информации, полученной от леди Рочфорд. И Кромвелю пришлось подтвердить то, что он присутствовал на том допросе и слышал, как Джейн Паркер поведала о …чрезмерной чувственности подсудимой королевы.
Томас вспомнил ту ярость, которую едва не обрушил на жену Болейна, на мгновение забыв о цели всех этих допросов. А ведь она дала ему то, что и требовалось, и в последствии ждала от него какой-то благодарности. И еще искренне удивлялась тому, что он всячески избегает ее, не отвечая на ее отчаянные письма.
Однако не одна только Паркер свидетельствовала против королевы Анны. Нашлось немало дам и господ, которые что-то видели и слышали. Всех их выслушали и наградили за верность Его Величеству.
А Бриртон, тихоня Бриртон, как он удивил всех на том допросе! Так как его имя было в списке тех, кого перечислила Мэдж Шелтон, Бриртона подвергли обычной процедуре допроса, чтобы услышать от него обычное для всех обвиняемых (Норриса, Болейна, Смитона) отрицания вины. Никто из членов Тайного Совета и не ждал от него покаяния, им уже с лихвой хватало показаний Паркер, Шелтон и других откровенных дам, а также признания Марка Смитона, данного им под пыткой. И каково было удивление Томас, граничащее с шоком, когда Уильям Бриртон с глупой и непонятно по какой причине радостной улыбкой на лице вдруг объявил, что был любовником королевы Анны…Его признание до сих пор было загадкой для Томаса, который был уверен, что тот лжет, но с какой целью Бриртон это делает, он не знал.
В чем просчитался Кромвель, в чем оказался чудовищно-наивным, так это в том, что сразу не распознал истинных намерений Генриха. Он, Кромвель, циник и прагматик, рассудительный и проницательный, не сразу понял того, что Его Величество не собирается разводиться с Анной. Не собирается аннулировать этот брак, из безумно желаемого в прошлом ставший в одночасье отчаянно ненавидимым. Тюдор с самого начала замыслил убрать Анну физически, уничтожить ее, отправить на плаху.
Казнить коронованную королеву Англии.
Когда Кромвель осознал это, было уже слишком поздно, и не оставалось никаких путей к отступлению. Анна была обречена.
Томас вспомнил холод и почти могильную тишину той церкви, куда он, под внезапным импульсом, пришел тем далеким вечером. Как упал на колени перед распятием Спасителя, забыв, что это лишь атрибут ненавистного папизма, и попытался молиться. И как слова молитвы застревали в горле, сдавленном беззвучными рыданиями, ужасом от того, что он натворил, пониманием, что уже ничего нельзя исправить.
Он стал ее смертью, как она и предположила однажды, когда допустила и такой исход их конфликта. Он, а не она, победил в их безумной битве, которой он не желал. Это он убил Анну свой слепотой и неспособностью вовремя заметить искры разгорающейся трагедии.
«Прости меня, Анна, прости, если сможешь, - шептал Томас.- Потому что я сам себя так и не простил. Это грех невозможно простить, невозможно смыть святой водой, отмолить у распятия. Нет такой индульгенции, которой можно вернуть назад чистую совесть»…
Он их все сжег на том огромном костре….
«Быть может, если мы встретимся там, Анна, и я расскажу тебе обо всем, ты хотя бы попытаешься понять меня и … простить меня. Ведь годы небытия должны были хоть немного успокоить твою мятежную душу».